Родился в городе Городок, который в 1959 году переименовали в Закаменск. Отец был известным краснодеревщиком, который делал ящики для перевозки золотого песка. КГБ в ту пору проверяло надежность его работы очень тщательно, при помощи иголочки.

Что повлияло на Ваш выбор профессии?
В далеком 1958 году я учился в 4 –ом классе, и моя мама, совершенно неграмотная женщина, попросила меня записаться в кружок рисования. Я пошел в местный Дом пионеров и записался в кружок…«умелые руки». Прошел месяц, прежде чем мама узнала, что вместо рисования я выпиливаю лобзиком. Тогда она сама пошла и добилась, чтобы меня перевели в кружок рисования. С 1958 по 1964 год я был кружковцем, и когда я поступил в Иркутское училище искусств, был хорошо подготовлен.

Что такое флорентийская мозаика?
То, чем я занимаюсь последние 20 лет – один из видов монументальной живописи, называемый флорентийской мозаикой. Я – художник монументалист. Флорентийская мозаика – самый роскошный и самый трудоемкий вид монументальной живописи. В прошлом картины , сделанные из мрамора , добытого близ Флоренции, считались сокровищем и хранились в банках.

Как Вы стали заниматься флорентийской мозаикой?
Я учился в Московском высшем художественно - промышленном училище, бывшем Строгановском на факультете монументального и декоративного искусства. Знания там давались разносторонние, оттого выпускники считались универсалами, способными не только рисовать, но и лепить, вырезать, делать что – то своими руками.
Начинал я в начале 90-х годов в надежде, что когда - нибудь флорентийская мозаика будет востребована и интересна зрителям.

Сегодня Юрий Мандаганов — единственный художник, представляющий флорентийскую мозаику на художественных выставках. Чем это обусловлено?
Сегодня мастеров, работающих в этой технике мало, так как работать с камнем не просто. Бывает, люди удивляются, что флорентийская мозаика возрождается где – то в Бурятии. В Москве есть виртуозы – ремесленники, занимающиеся изготовлением на заказ копий западно – европейских художников, украшений для каминов.
То, что мои работы относительно невелики по размеру объясняется стремлением сделать их более мобильными для транспортировки. В последние годы я очень активно выставлялся как столице, так и в других регионах России, чтобы продемонстрировать то, что можно сделать из бросового камня, добытого после извлечения , скажем, вольфрам – молибденовых руд в том же Закаменске.

Как Вы находите подходящую породу – материал для мозаики?
Это не просто. Я тесно сотрудничаю с геологами, нанимаю машину, привожу несколько тонн камней для того, чтобы, распилив их, решить, годятся ли они для работы.
Бывает, что геологи говорят: езжай, там эти камни повсюду, но я ездил, к примеру, в Ацагат 6 раз за нужными камнями и ничего не нашел, кроме небольших приключений, которые случились по дороге. Ацагат – святые земли, родина Агвана Доржиева. Хотя отправляясь в дорогу, я обязательно произвожу ритуал, поскольку у бурят никогда не было традиции работы с канем. Напротив, им с детских лет внушали, что камень нельзя не только ломать, но и двигать без надобности. Найдя нужный камень, я всегда благодарю – завязываю лоскуток или бросаю монету.

Как рождаются сюжеты Ваших мозаик?
Когда я приезжаю летом на родину в Закаменск, то, бродя вдоль реки вижу прекрасные камни, которыми так щедро одарила наш край природа. Самоцветы всех оттенков и цветов дают толчок рождению сюжета. Со временем начинаешь думать не красками, а камнями. Голова всегда работает над поиском сюжета. Бывает, что на нужную мысль наводят отголоски воспоминаний детства, фольклор или сказания.

Какую цель Вы ставите при создании мозаики?
Моя задача – создать из холодного камня произведение, несущее позитив и тепло зрителям. Если при этом нет смысловой нагрузки, то заниматься этим трудоемким ремеслом нет смысла.

Есть ли у Вас ученики?
У меня три ученика – Максим Цыренов, Очир Галсанов и Рома Номоконов. Моя сокровенная мечта создать бурятскую школу флорентийской мозаики. Сейчас у меня много параллельно развивающихся проектов. С возрастом руки и глаза становятся не те, и время очень уплотняется. Я не могу сказать, что я знаю все, мы учимся всю жизнь, но то, чем владею, я передаю им. Найти учеников сложно. Бывает, аккуратные и усердные приходят ученики, но не чувствуют камень, который бывает рыхлым, вязким, твердым, мягким – разным. Создатели собственно флорентийской мозаики использовали только мрамор разных оттенков, а мы – самую разную породу. Но мозаика должна быть совершенной.

Ваш труд над созданием мозаики в холле Театра Бурятской драмы вызывает восхищение. Чем стала для Вас работа над этим проектом?
Моя сокровенной мечтой было и есть желание больше работать в интерьере. И в этом смысле работа в театре стала для меня тем, к чему я всегда стремился. Я очень благодарен Тимуру Гомбожаповичу Цыбикову – нашему министру культуры за предоставленную возможность работать над интерьером Бурятского драматического театра. Я счастлив, что я завершил эту работу.

Что Вы считаете своим высшим достижением?
Просто достижением для меня то, что мои работы находятся в Третьяковской галерее и других ведущих музеях России и мира. Я провел много персональных выставок. В рамках празднования 350-летия республики Бурятия я два года гастролировал по городам Сибири. Мои мозаики собирают коллекционеры по всей России и за рубежом. В том, что я сам себе режиссер и продюсер я вижу плюсы и минусы: С одной стороны, коллекция картин – где-то 40 работ, весит полтонны и проблемы с ее транспортировкой я должен решать самостоятельно, с другой – я свободный человек.